< Предыдущая | Следующая > |
---|
Журналистская депрессия
|
Наши материалы — вовсе никакое не отражение действительности. Мы не верим в то, что говорим или пишем. Мы не разбираемся в том, о чем рассказываем аудитории. Если не все, то подавляющее большинство журналистов занимаются имитацией журналистики, а не познанием мира через эту профессию и трансляцией аудитории результатов этого познания. ТВОРЧЕСТВА же в нашей работе не больше, чем в работе дворника или продавца. Журналист находится в рамках, которые ограничивают его со всех сторон. Главный ограничитель — хроническая нехватка ресурсов. Недобор корреспондентов есть во всех редакциях. Не по штатному расписанию, а по фактическому объему работы. В результате журналисты вынуждены трудиться «за себя и за того парня», сдавая недоделанный материал, потому что доделывать его некогда — надо приступать к следующему. НИЗКИЕ ЗАРПЛАТЫ вынуждают корреспондентов «крутиться» и «писать налево», работая и на свое, и на чужое издание. И тогда жизнь превращается в бесконечный рабочий день, а очередной материал воспринимается как мешок, который несет грузчик и который надо как можно быстрее донести и бросить, чтобы бежать за следующим. Редакторам еще хуже. Редактор — это не мастер в автосалоне, куда приходит новая машина с завода и где ее нужно напичкать допоборудованием и затюнинговать. Редактору приходит машина со свалки. Разбитая, разворованная, не на ходу. Именно такие тексты часто сдают штатные корреспонденты и практически всегда сдают внештатники и стажеры, с которыми связываются из-за нехватки персонала. И нужно быстро эту машину восстановить: перебрать двигатель, протянуть электрику, загрунтовать сколы. И затем переключаться на следующую такую же. Романтика… Корреспонденты недоделывают свою работу, редакторы — свою: проверка фактов, разыгрывание темы, подача материала. И вовсе не потому, что мало работают. Я знаю журналистку, которая в одиночку редактирует две муниципальные газеты в Москве и с тремя сотрудниками делает районку в Подмосковье. Эта женщина работает по десять часов в день, а ее газеты, сделанные по принципу «я его слепила из того, что было», невозможно читать. В БУЛЬВАРНЫХ СМИ рамки очерчиваются фразой «это неинтересно». Неинтересно исследовать общественные проблемы, а интересно после крупной аварии или теракта караулить родственников у морга и собирать их слезные рассказы о людях, на которых эти же журналисты никогда бы не обратили внимание, если бы не трагедия. Неинтересно разбираться в том, что обсуждал президент на переговорах, а интересно, какими напитками и какой закуской потом президента угощали. Во всех изданиях запрещено писать на определенные темы и об определенных людях. Или писать определенным образом. Журналисты могут на подступах к редакции прыгать через лужи, но статья выйдет о том, что дороги в городе отремонтированы. Журналисты будут сочинять этот текст и смеяться между собой. «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!.. Эх вы…» Еще сильнее творчество убивает вкусовая цензура, когда все яркое и небанальное вымарывается из текстов под предлогом, что «у нас так не принято». Тысячи выпускающих и главных редакторов словно участвуют в конкурсе на самую скучную газету или журнал. При этом бездарь-редактор будет доказывать, что именно он стоит на страже высокой культуры русского языка. Впрочем, серость в нашей стране и так повсюду в почете. МОЖНО МЕНЯТЬ РАБОТУ, переходить из редакции в редакцию, но везде будет примерно одно и то же. Есть закон Паскаля для физики — давление в жидкости и газе распространяется равномерно во всех направлениях.
"Журналистика и медиарынок", № 09, 2013 |