Журналистика и медиарынок

Неожиданное наблюдение поразило меня при участии в проекте Союза журналистов России по изданию 20-томника лучших газетно-журнальных публикаций за двадцать лет (1990—2010). Мне выпал первый, 1990-й год, канун распада СССР.

Листая подшивки московских и периферийных изданий (левых, правых, центристских), присматриваясь к мировосприятию коллег и уровню мастерства, я вдруг удивился тому, на что в свое время как-то не обращал внимания, а теперь, погруженный в новую журналистику, обратил: ни одна тогдашняя газета, почти ни одна, даже профессионально слабая, не содержала пошлости, поражающей своими метастазами сегодняшнюю российскую прессу.

Я не о бульварных («желтых») изданиях, о них мне говорить абсолютно неинтересно. Речь о пошлости в том смысле, как ее понимал Пушкин, когда писал о «пошлых полуистинах». То есть о претензии на внешнее приличие, глубокомыслие, защиту личности, когда на самом деле истину извращают или из нее выхолащивают смысл.

Для сегодняшнего состояния умов эта пошлость губительней тривиальной по той причине, что пошлость нового образца тиражируют массовые газеты, относящие себя к респектабельным.

О какой пошлости идет речь?

Прежде всего, о подобострастном до неприличия тоне, в каком газеты, не особенно церемонясь с «простыми людьми», пишут о преуспевающих фигурах политики, бизнеса, экономики, финансов. И не об опыте восхождения наверх, а об атрибутах преуспеяния: об их яхтах, самолетах, дворцах, секретаршах. Пошлые полуистины развращают нас самих, пишущих, разрушают нашу душу.

Задумывались ли вы, почему так охотно, с какой-то избыточной энергией мы в наших газетах защищаем сильных мира сего, которые в нашей защите, по совести говоря, совершенно не нуждаются. Мы помним историю, когда полиция французского курорта Куршавель попыталась спросить с молодого россиянина за неприличное поведение.

Что в газетах началось! «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» И не то важно было, что «наших бьют!», важнее — что «бьют» олигарха.

Больше месяца газеты вели кампанию в защиту известного деятеля культуры, которого коллеги не захотели переизбирать на руководящий пост, долгое время им занимаемый.

Если судить по масштабам и накалу выступлений в прессе, то случилось второе за последние годы мировое потрясение. Первым все же был налет террористов на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке.

У человека, которого не выбрали, возможности и связи во всем мире такие, что бедным газетчикам не снились. Но они ринулись его защищать с тем же размахом и страстью: «Идет война народная, священная война…»

Пошлость в том, что в это же самое время великое множество действительно несчастных людей, страдающих от произвола чиновников, доведенных до отчаяния, находящихся на грани жизни и смерти, нигде не могут найти защиту.

Журналистике не до них, тут на заступничестве имя себе не сделаешь. Газеты, возможно, вспомнят тех из несчастных, кто доживет до Страсбургского суда.

Эта ситуация, в нашей прессе повторяемая, неизбежно ведет к нашей деградации. Мы теряем себя как профессионалы, как личности, как граждане.

Тем же налетом пошлости бывают отмечены наши грубые, иногда непристойные выпады против глав государств и правительств. Я помню первый официальный визит в Москву премьер-министра Монголии (2008).

Предстояли встречи с российским руководством, важные переговоры. В день прилета гостя крупная российская газета выходит со статьей «Монгольское иго для премьера Зубкова» с упреками монголам за попытку поставить иностранных инвесторов в равные условия, не давая, как бывало раньше, предпочтений россиянам.

Вопрос спорный, и не о нем речь, — только о профессиональной журналистской этике. Она, помимо прочего, в корректном отношении к другим народам, странам, их руководителям. Тем более если страны относят к дружественным, а еще вчера — к братским.

Не знаю, только ли в нашей воспитанности тут дело или еще в чем другом, но стоит политикам не согласиться со словами или поступками их коллег за рубежом, чаще всего по соседству, и мы бойко набрасываемся на названную кем-то персону как на личного врага.

Одно время в «Известиях», планируя номер, меняя на полосе заголовки или снимая материал, ссылались на вкус главного редактора: «Главный этого не любит».

По редакции гулял афоризм: «Что Главный не любит, мы — ненавидим!»

Просматривая сегодняшние газеты, что и как мы пишем о других странах, я чувствую себя на планерке в родной газете.

Пошлость в журналистике — одна из причин профанации профессии, падения доверия к прессе. Процесс стал очевиден как раз в ту пору, когда издания, продолжая по инерции называть себя «народными», стали принимать за народ исключительно сильных мира сего. У кого власть, деньги, сила, тот и хозяин, тот и народ. Пошлость газетчика развращает читателя, групповая пошлость прессы развращает нацию.

Доверие падает не к журналистике, а к пошлости в журналистике.

Поддержка «сильных» при полном забвении «слабых» вызывает в памяти историю, которую я слышал, работая корреспондентом «Известий» в странах Юго-Восточной Африки.

В годы Второй мировой войны группа английских офицеров прилетела в Зулуленд агитировать мужчин воинственной народности зулу (зулусов) добровольно вступать в британскую армию для войны с гитлеровской Германией. Офицеры рассказывали, как фашисты завоевали половину Европы, напали на СССР, грабят и убивают, их танки уже под Москвой…

Послушав, зулусы к изумлению англичан стали записываться в армию Гитлера.

Англичане не знали, что в традициях зулусов поддерживать не слабых, а сильных.

Нам не вернуть доверия к прессе, пока мы не перестанем быть зулусами.

"Журналистика и медиарынок", № 6, 2009.