Журналистика и медиарынок

Я мечтаю, что наступит день, когда во всех тюрьмах будут вывешены белые флаги. Откроются замки и запоры, ибо в них не будет нужды, когда люди победят Зло. Белое полотнище как символ добра и справедливости будет реять над миром…
Нодар Думбадзе
(«Белые флаги»)

«Меня зовут Татьяна. Мне двадцать лет.
И я — алкоголичка» — после этих слов во дворе истошно завопили коты, и мне это показалось недобрым знаком.
Но кнопка «запись» продолжала гореть, и я осталась один на один с микрофоном на полутемной кухне убогой съемной квартиры…

Для студентов журфака существовало понятие пострашнее сессии — творческая аттестация. Начиная прямо с первого курса вчерашние школьники были обязаны публиковаться в республиканских газетах и каждые полгода подтверждать свое право учиться на творческом факультете. От практикантов в изданиях все отмахивались, и заветные строчки достигались неблагодарным адовым трудом либо за счет
удачных знакомств.

НАМ ЧУТЬ-ЧУТЬ ПОВЕЗЛО, через дальних родственников однокурсницы мы работали ассистентами на республиканском радио. С четырехкилограммовым магнитофоном «Репортер» через плечо мы опрашивали прохожих на улице, а особо удачные нарезки пускались в эфир как сопровождение к тематическим программам.
Но очередное задание обещало быть проваленным: редактор программы просила сделать интервью с пьющим человеком, а после нескольких агрессивных выпадов со стороны таковых мы уже не рисковали показывать микрофон маргинальным интервьюируемым. Уж не знаю, кому пришла в голову идея сыграть алкоголика в эфире, но исповедь на двух кассетах получилась душераздирающей, редакторам понравилась.

За примерами далеко ходить не надо было. Квартирная хозяйка торговала самогоном, и со всей округи к ней стекались типы, готовые украсть, заложить последнее ради заветного стакана. Удалось сымитировать интонации и снабдить рассказ сочными примерами, словно чей-то недобрый дух на миг вселился в меня и нашептывал об изнанке жизни, о которой мы в общем-то не имели понятия.

«Алкогольная история» получила неожиданное продолжение. На адрес телерадиокомпании пришло письмо, адресованное несуществующей Татьяне, обратным адресом значилась исправительная колония. «В жизни бывает всякое, сестренка», — подбадривал автор. Далее следовала инструкция, как найти Жорика, хозяина кафе, которому требовались работники, с пометкой «только за воротник ни-ни больше». У Жорика же находилась тысяча рублей, ее «пацаны» передали «Татьяне» на начало новой жизни.

ЕЩЕ НИКОГДА МНЕ НЕ БЫЛО ТАК СТЫДНО. Раскрывать же правду было бы еще большей глупостью, и я постаралась об этом скорее забыть. Но пресловутая тысяча, словно тридцать сребреников, цена моей лжи, иногда маячила передо мной.

Когда нам стала читать лекции директор республиканского радио, я предложила ей создать специальную программу для осужденных. Подняв данные статистики, я выяснила, что на тот момент в исправительных учреждениях республики числилось около 50 тысяч человек, население небольшого города и немаленькая аудитория. Директор радио согласилась.

Почему я занялась этим? Во-первых, любопытство и самолюбие, хотелось проникнуть туда, где никто не бывал. Во-вторых, эта ниша была не занята.
В-третьих, меня все еще мучила совесть за трюк с «алкоголичкой».
Новичкам везет, и мне везло. Словно кто-то невидимой рукой направлял меня к нужным людям. А может быть, на тот момент я, студентка второго курса, была идеальным сырым тестом или чистым листом, на котором огромная махина уголовно-исправительной системы решила черкнуть демократическую строчку.

ЗАРУЧИВШИСЬ ОФИЦИАЛЬНЫМИ ПИСЬМАМИ из университета, школы МВД, телерадиокомпании, с одобрения руководства главного управления исполнения наказаний я приступила к записи первого выпуска радиопередачи «Горизонт». Первый выпуск, посвященный введенному мораторию на смертную казнь, вошел в республиканский радиофонд. «Боевое крещение» пенитенциарного журналиста состоялось в компании потрясающих людей — министр юстиции, по полочкам разложивший нежелание безработного и полуголодного налогоплательщика содержать пожизненно преступников, председатель Верховного суда, сетующий на кровожадность журналистской братии, лидер всех мусульман страны, высказавший условием прощения убийцы его материальный откуп перед семьей убитого, и начальник ГУИНа, одобряющий смертную казнь, так как «нет тюрьмы, из которой нельзя сбежать».
На тот момент своей судьбы ожидали девять приговоренных к высшей мере наказания, средний возраст их не превышал 32 лет, а на совести значились леденящие душу преступления.

Если сейчас читателям на ум приходят сцены из «Молчания ягнят», спешу вас разочаровать — никаких задушевных бесед с криминальными авторитетами я не вела. Сценарий всегда обговаривался с руководством ГУИНа, героев передачи подбирали воспитатели отрядов в качестве поощрения. Главным же потрясением для меня стало то, как много за колючей проволокой молодежи и почти случайных людей.
«Напиши, как там, только прикольно чтобы было», — приставали корреспонденты «Комсомолки». Я пожимала плечами. Согласно негласной классификации исправительные учреждения Башкирии назывались «красными зонами», где администрация была сильной.

И ВСЕ ЖЕ КАРТИНКИ ЗОНЫ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ. Почти зеленые лица больных последней стадией туберкулеза, санитарка медпункта, осужденная за убийство мужа, откровенничающая про нетрадиционную любовь с сокамерницей, и случайно встреченный одноклассник по кличке Малыш, прятавший глаза, лицо которого сейчас пересекал резаный шрам. И сами сотрудники уголовно-исправительной системы, добровольно и бессрочно отбывающие трудовые будни вместе с подопечными. Странная, параллельная, отзеркаленная жизнь со своими законами и понятиями.

Полученные знания уже не вмещались в тридцатиминутную ежемесячную передачу, и я решила писать курсовые и диплом на тему «Возникновение и развитие пенитенциарной прессы в Башкортостане». Уникальные документы из архива МВД и рассекреченные подшивки газет свидетельствовали о том, что начиная с 50-х годов ХХ века в исправительных учреждениях выпускалась газета, и не одна, а в дополнение к стенгазете, радиогазете и многотиражке создавалась даже «световая газета» (некий прототип сегодняшних презентаций в Power-Рoint).

ПОЧЕМУ ЖЕ РАДИОПЕРЕДАЧА ДЛЯ ОСУЖДЕННЫХ «ГОРИЗОНТ», задуманная человеком с улицы без малейшего профессионального и жизненного опыта, смогла удачно «выстрелить» в республиканском радиоэфире? Почему огромный штат юристов, психологов, контролеров, охранников, воспитателей исправительных учреждений республики согласились приоткрыть толстенные двери и показать мне то, что скрывалось веками от обычных людей? Что это, череда случайностей, давшая мне шанс впервые осознать себя журналистом, свидетелем и участником исторических событий?

Кризис производства в 1990-е затронул и исправительные учреждения. Труд потерял свою актуальность как воспитательный инструмент. Осужденных надо было чем-то занять — повышать уровень их образования, привлекать к внутриобщественной жизни. Многочисленные амнистии новой власти криминализировали наше общество, в массы проникла уголовная культура. Переход исправительной системы из ведомства Министерства внутренних дел в Министерство юстиции и новый стиль работы нужно было как-то обозначить, в том числе и через СМИ. И наконец, мы все, жители социалистического лагеря, были словно арестанты, узревшие наконец свободу, но не поборовшие внутри себя привычку подчиняться строгому распорядку. Позже я заметила, что в нашей стране по одному архитектурному проекту строились не только исправительные колонии, но и военные части и даже пионерские лагеря.

КРЫЛЬЯ МНЕ ПОДРУБИЛИ ПРОЗАИЧНО, выверенными и точными движениями. На защите дипломную работу оценили на трояк, так как приведенные мною данные не были рецензированы научным работником. К слову сказать, специалистов по пенитенциарной прессе в республике вообще не было. В аспирантуру троечников тоже не берут. На радио пришел молодой и современный руководитель, который предложил ГУИН оплачивать выпуск передачи «Горизонт», и, конечно, никто на это не согласился.

В самой исправительной системе к тому времени создали пресс-службу из своих сотрудников, и ГУИН, лениво пожевав меня, выплюнул, как вишневую косточку, и навсегда захлопнул приоткрытую когда?то тяжелую дверь. Радио перешло на цифровой формат, и бобины с магнитной пленкой выкинули на свалку. Путешествуя по республиканским застенкам с микрофоном наперевес, я выпала из обычной жизни и безнадежно отстала на профессиональном рабочем рынке. И решила, что мосты, подожженные не мной, тушить не стоит.

СЕЙЧАС, СПУСТЯ 10—15 ЛЕТ, я уже способна менее эмоционально оценивать произошедшее. И все же первый журналистский проект, как школьная любовь, не забывается, он становится частью твоей личности.
В любом исправительном учреждении между стенами и рядами колючей проволоки имеется сигнальная полоса вспаханной земли. Иногда после дождя на ней всходят трава и даже цветы, но они безжалостно распахиваются вновь, потому что только там можно получить четкие отпечатки ступней беглеца. По признанию одного рецидивиста, который вновь и вновь пытался сбежать, он был готов мотать долгие годы срока ради сладкого мига нескольких шагов свободы по этой настоящей дышащей земле. Вот и радиопередача «Горизонт», как и вся журналистика 1990?х годов, была несколькими прыжками свободы. Вопрос в том, кто и как смог прожить эти мгновения.

Еще один парадокс человеческой природы я не смогла понять: почему осужденные поверили надуманной исповеди несуществующего человека, но не верили медийному продукту настоящего труда нескольких ведомств?

А что до утопии, о которой мечтал герой романа Нодара Думбадзе «Белые флаги», глядя в зарешеченное окно изолятора, слова которого стали эпиграфом к этому материалу и передаче «Горизонт»… Белое полотнище — оно еще не свернуто.

"Журналистика и медиарынок", № 10, 2013