Журналистика и медиарынок

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Оценка пользователей: / 8
ПлохоОтлично 

Недописанная картина

Не видится и жизнь журнала в Интернете. Он растворится, обезличится, потеряет силу. Красочный журнал должен передаваться из рук в руки на семейных торжествах, его должны читать внуки, сидя на коленях дедов, он должен быть памятным сувениром с фестивалей и культурных праздников


Этнокультурологический журнал «Национальный колорит», выпускаемый в Чечне с февраля 2011 года при поддержке Министерства ЧР по внешним связям, национальной политике, печати и информации, задумывался как один из инструментов национальной политики в республике. Но профессионализм главного редактора Исы Закриева (режиссера, писателя, основоположника нескольких успешных медийных проектов) и авторского коллектива (известных журналистов Северного Кавказа) журналу выйти за рамки одного региона, он полюбился российским читателям. Творческое взаимодействие с коллегами из Мордовии, Татарстана, Башкортостана, Иркутской области, Украины, Японии и Израиля сделало издание площадкой для выражения взаимного интереса и уважения к культуре, языку и традициям народов России.

1 сентября 2012 года

Иногда тишина говорит громче отрепетированной речи. Мой собеседник медленно перелистывал глянцевые страницы, наклонив голову, жадно вглядывался в фотографии, негромко что-то комментировал про себя, словно забыв о моем присутствии. Из окон пустой университетской аудитории был виден двор, где разговаривали и смеялись студенты.

— Зачем ты это делаешь? — внезапный вопрос вывел меня из оцепенения. Голубые глаза седовласого сурового кавказца, горой возвышавшегося над хлипким ученическим столом, были полны слез. Он не отводил взгляда и не стыдился внезапного проявления чувств.

— Потому что… Я устала подстраиваться под неумных людей, — вырвалось у меня.

— Устала? Да ты же жить только начинаешь! — расхохотался Мухарбек Бесаев, руководитель чечено-ингушского центра «Даймохк» в Оренбургской области, и ком, подступивший к горлу, начал понемногу таять, а услужливая память замельтешила слайдами воспоминаний.

Август 1986 года

В жаркий полдень в маленькой татарской деревне у подножия гор совершенно нечем заняться даже неугомонной детворе. Мы сидим как галчата на околичной ограде. Телевизор здесь был самой бесполезной вещью, сигнал гасили склоны и даже «Маяк» ловился с перебоями. Есть у татар обычай, щедро награждать гонца с хорошей новостью со словами «Суюнче».

Мы не просто сидим на заборе, мы охотимся за новостями. В сельпо завезли штуки цветного сатина? Суюнче! Корова отелилась и возвращается с выпаса с теленком? Суюнче! К дочке старосты едут сваты? Суюнче! Мальчишки радостно делят гостинцы, а я тяну шею и озираюсь по сторонам. Мне тоже хочется добыть новость. Внезапно тормозит автобус и из него выходит парень в военной форме и машет мне рукой: «Салям курше!» (Привет, соседка!).

Узнав сына тетки Марьям, я пулей срываюсь по пыльной горячей дороге. Чтобы обогнать соперников, перемахиваю через забор сельского кладбища и бегу между каменных надгробий, распугивая кузнечиков. Габдулла-бабай грозится посохом и что-то кричит вслед, но в моей голове радостно стучит «Суюнче!». Откинув тюлевую занавеску на летней кухне, я кричу: «Апай! Улы кильде!» (Тетя, сын вернулся!). Тетка Марьям всплескивает руками и протягивает мне рубль. Зажав большую монету, я выхожу из ворот победительницей. И не беда, что в гонке я потеряла сандалии, облеплена колючками и вся в пыли, чувство гордости и собственной значимости звенит как серебряный рубль и переполняет меня.

Прошли годы, я забыла родную речь, более того, я ее беспощадно вытравила, борясь с ненавистным акцентом. Но, гордясь безупречной дикцией во время радиоэфиров и овладев иностранными языками, я превратилась в беспомощную глухонемую, когда деревенские бабушки, признав свою, спрашивали дорогу. И сколько таких же, как я, бывших советских детей на вопрос о национальности лишь пожимают плечами. Да, кровь иногда говорит в нас, но нельзя ей давать кричать, истошно вопить, как это делают раздуватели пресловутого «национального вопроса».

Облик народа складывается из качеств отдельных людей. Первые кавказцы, с которыми я познакомилась, стали моими лучшими друзьями, и это первое впечатление осталось на всю жизнь.

1 сентября 1996 года

В аудитории стоит шум, первокурсников собрали, чтобы познакомить с деканом и преподавателями. Я сажусь на единственное свободное место, и вижу огромные черные глаза на бледном растерянном личике своей соседки. «Астанда Дзидзария, я из Абхазии», — представилась она. Юбка в пол, скромно зачесанные волосы, неожиданно низкий грудной голос и толстющий фотоальбом с изображением бесчисленной родни в рюкзаке. Она была так непохожа на нас.

В общежитии института искусств, где Аста жила с двоюродной сестрой художницей, привыкли ничему не удивляться. В блоке жили и парни, любящие друг друга небратскою любовью, и композиторы, не владеющие музыкальными инструментами, но пишущие отличные оперы, и режиссеры модернистких спектаклей, где все реплики героев были нецензурными и доносящиеся вопли означали всего лишь репетицию ролей.

Замок на двери комнаты Асты был сломан, и в принципе, нужды в нем не было, потому что дверь не закрывалась никогда. Бесконечные вечера — настоящие хачапури и копченный сыр с крупинками золы, бутыли молодого вина, курица в термоядерной зеленой аджике, протяжные песни на незнакомом языке. Мы стремились защитить Асту от большого города — от улюлюкающих скинхедов, от шипения «Понаехали!», от цинизма и вранья.

Она учила нас другому — как жить, когда по твоему саду идут танки, как стоять на своем, когда весь мир не признает твою Родину, как любить, довольствуясь робкими взглядами и тайными встречами, как поступаться собственными желаниями во имя традиций. Мы разлетелись в разные стороны, поглощенные построением карьеры, созданием семьи, поездками.

Но иногда аватарки в социальных сетях застывают. Не потому, что тебя забыли, а потому что в жизни так мало хеппи-эндов, и мы теряем людей навсегда. Может, поэтому так притягательно перо писателя, что хочется побыть немножечко волшебником и создать собственную справедливую реальность, где любимые люди живут хотя бы на бумаге.

Война глубоко противное человеческой сущности явление. К ней нельзя привыкнуть, разрушение и смерть не должны быть идолами. Мы выросли на фильмах о Великой Отечественной войне, где ясно было, кто враг, а кто свой. Наши дети будут расти под отголоски чеченских войн. Меньше всего хочется вникать в политику, но мы обязаны сделать выводы и усвоить уроки, как далеко может завести национальный вопрос. Иначе наши дети возьмут в руки далеко не деревянные автоматы.

Август 1991 года

Во дворе многоэтажки развернулось сражение. Сегодня у «фрицев» недобор, и я играю на стороне противника. Мы ползем на животе по тротуару.

— Гришка, — спрашиваю я белобрысого увальня с вечно красными от диатеза щеками,— почему тебя все обзывают «Фрицем»?

— Потому что я и правда немец! — обиженно сопит Гришка и хлопает белыми ресницами. Его мать Нелли Карловна — дочь пленных немцев, преподавала в школе немецкий язык. Я удивленно разглядываю его и не вижу никакого сходства с киношными фашистами. — Но скоро мы уедем в Германию,— продолжает Гришка,— там я вырасту и убью Гитлера…

А еще через несколько месяцев семья «фрицев», рожденных в Советском Союзе, уехала в ГДР, разыскав родственников. Из подслушанных ночных разговоров на кухне и приглушенных рыданий Нелли Карловны мы поняли, что в связи с переворотом, они опасались новых гонений или репрессий. Той волне эмигрантов повезло — им выделили жилье, пособия, устроили в специальные школы и переучили учителей на более востребованные в Германии специальности. И лишь русский муж Нелли Карловны, дядя Юра, напившись, обрывал телефонные провода соседям, со словами: «Заберите меня от этих бюргеров, душа болит, не могу!».

Декабрь 2012 года

Конец света все-таки наступил. Для отдельной кучки людей. Издание журнала «Национальный колорит» было временно приостановлено. И как робинзоны, сидящие на берегу и вылавливающие из волн обломки после кораблекрушения, мы оглядываемся на то, как были прожиты эти два года. Зачем мы это делали? Ведь вроде есть работа, и ты зовешься журналистом, за гонорар, оклад и соцпакет.

А потому, что, проживая бесконечно «день сурка», ты ложишься спать с сосущим ощущением голода в мозгу. Когда голова гудит от какофонии обрывков спичей, лидов, информаций, но в этом потоке ты не узнал ничего нового, не рассказал главного, не сотворил настоящего. Мы медленно разучиваемся чувствовать, дружить, мечтать. И стремясь наполнить страницы этого журнала, мы хотели поделиться самым сокровенным, достать из душ все самое лучшее. Ведь говорить от имени своего народа, республики, области — это большая ответственность.

«Надеюсь, кто-то из вас дорастет до работы в журнале…»,— любил говаривать профессор Башкирского государственного университета Мидхат Фазлыевич Гайнуллин, прохаживаясь по аудитории и заглядывая нам в лица. Мы выпрямляли спины и надеялись, что лично тебя имел в виду чудаковатый и забывчивый писатель-публицист. Доросла ли я?

У художника Михаила Нестерова есть картина, врезавшаяся мне в память. Примерно треть огромной панорамы, занимавшей целую стену музейного зала, была написана масляными красками и изображала мальчика в подпоясанной холщовой рубашке. Он смотрел на мир, который был недописан. Приглядевшись, можно было различить карандашные наброски на пустом холсте.

Вот и у меня остались наброски так и не взятых, не написанных интервью, очерков, репортажей. Профессор антропологии Андрош Биро из Венгрии, посвятивший жизнь поиску общего предка тюркоязычных народов, сестры Гамира Гадельшина и Замира Ресаева из Татарстана, создавшие международное фестивальное движение «Саяр» и колесящие по миру, офтальмолог мирового масштаба Эрнст Мулдашев, режиссер Оренбургского драматического театра Рифкат Исрафилов, ставший заслуженным деятелем искусств Осетии, и многие другие талантливые, добрые люди, достойные того, чтобы о них знали все.

Мы чувствуем ответственность и перед многочисленными диаспорами чеченцев и народов Северного Кавказа, которых война раскидала по всей стране. За почти двадцать лет выросло целое поколение их детей, оторванных от исторической родины и находящихся в стадии ассимиляции с местным населением. Журнал мог бы помочь им не только помнить о культуре и традициях предков, но и лучше понимать своих соседей.

Продолжится ли история журнала «Национальный колорит»? Какой она будет?

Наивно полагать, что бренд в самостоятельном плавании станет окупаемым за счет подписки, ведь в республике, где только налаживается мирная жизнь, людям важнее обеспечить семьи, восстановить жилье.

Не видится и жизнь журнала в Интернете. Он растворится, обезличится, потеряет силу. Красочный журнал должен передаваться из рук в руки на семейных торжествах, его должны читать внуки, сидя на коленях дедов, он должен быть памятным сувениром с фестивалей и культурных праздников.

Может быть, журнал будет издаваться ограниченным тиражом по заказу национально-культурных центров или станет цветным толстым приложением к крупной газете.

Я надеюсь, что обозначенная миссия «Национального колорита» еще не исчерпана. Нам есть что сказать. И мы будем говорить. Потому что пока живы люди, сохранившие память о «советской» дружбе народов, есть надежда на благоприятный исход развернутой национальной политики, которую должны делать не чиновники, а мы с вами.

Сентябрь 2012 года

— Если бы ты знала, что чувствую я сейчас, вот так неожиданно получив весточку из родного дома, — продолжил Мухарбек Магометович. — Как дороги мне эти горы, наши старики и красавицы в танце… — Он глубоко вздохнул и замолчал, думая о своем.

— Возьмите себе, это подарок,— протянула я журнал.

— Спасибо, — сказал Мухарбек Магометович. — Считай, что у тебя в Оренбурге есть надежный друг.

«Суюнче!», подумала я про себя и улыбнулась.


Айгуль Розметова


"Журналистика и медиарынок", № 03, 2013


 

ЖУРНАЛИСТИКА И МЕДИАРЫНОК: НАШИ АВТОРЫ

Валентина Корзунова, газета «Черногорский рабочий», Республика Хакасия
Мне повезло в том, что сословный снобизм меня не коснулся. В юности я очень много путешествовала, ездила по недостатку денег автостопом, ночевала с друзьями в охотничьих избушках, деревенских домах, полевых станах и благодаря тому опыту поняла, что самый незаметный человек, с самой непрестижной профессией может быть очень интересным собеседником, не просто умным и образованным, а и мудрым. Главное, задушить в себе спесивость, превосходство горожанки с философским образованием, а просто стать интересной для собеседника, и тогда он столько расскажет, что иного и в книгах не найдешь.