Журналистика и медиарынок

• Лев Новоженов  - создатель телепрограмм "Времечко", "Останкино", "Иванов. Петров. Сидоров, "Старый телевизор", "Тушите свет, "Спросите Лившица", "Вопрос, еще вопрос:", "Страна советов", "Утро на НТВ"

• Выпустил пять книг, среди них "О "Времечке" и о себе", "Избранное" в серии "Антология сатиры и юмора XX века" 

Родственники очень спешили выпихнуть меня в большую жизнь и отдали в школу в шесть лет. Я ничего не мог усвоить, а когда началась таблица умножения - просто обалдел. Я бросил дневную школу и учился в вечерней. Которую закончил только благодаря слезам матери.

У нас во дворе никто не мечтал быть ни учителем, ни врачом, ни космонавтом. Все мечтали попасть в тюрьму. И надо сказать, многим удалось.

Настоящая фамилия моего деда была Новзен. Он русифицировал ее, вступая в армию, потому что даже в Красной Армии плохо быть солдатом Рабиновичем. Солдатская биография другого дедушки, отца матери, начиналась в первую мировую, начиналась трудно - он тонул в мазурских болотах с армией генерала Самсонова, выбирался из окружения в том несчастном августе 1914 года; и выбрался.

Отцовские глаза достались мне по наследству. В придачу к кое-каким еще дефектам здоровья. Фрунзенским райвоенкоматом города Москвы я признан негодным к службе в армии в мирное время и годным к нестроевой во время военное. У матери фамилия Сорензон. Она с Украины, из Полтавы. Корни предков уходят в еврейские местечки, сплошь населенные мелкими ремесленниками, в шолом-алейхемовскую голытьбу...

Отец и мать выбились в интеллигенцию, мама в Москве окончила Полиграфический институт, художественный факультет. А отец, родившийся в Москве, как ни странно, - Литературный институт. После чего его распределили в Брянск, где он работал в газете "Брянский комсомолец", кстати, вместе с Фазилем Искандером.

Мной были недовольны мои родители - они тоже жаловались, что молодежь не та, которой они были в свое время. Отец говорил: "Разве я такой был как ты? Я был лучше, я уже на тракторе работал". У меня есть взрослые дети, и они мне нравятся. Мне кажется, что они мне нравятся больше, чем я нравился своим родителям. 

ТЕМПЕРАМЕНТ

Я очень нервный человек: у меня язва. У меня было несколько тысяч прямых эфиров - это рекорд, но я все равно не могу привыкнуть. Выходя перед любой аудиторией, я волнуюсь. Просто внешне этого не заметно, потому что по темпераменту я флегматик.

Женщины

Женился я четырежды. Мой первый брак был по большой любви - вероятно, именно поэтому он закончился несчастливо. У меня вообще складывается впечатление, что такой финал обязателен для каждой настоящей любви. А когда мы "не сошлись характерами" и довольно быстро разошлись, я, как и многие мужчины, нашел для утешения родственную душу. Впрочем, это уже история моего второго брака.

Моя вторая жена - биолог, сейчас занимается психологией в Соединенных Штатах. Она получила "грин карт" следующим образом: принесла вырезки из "МК", где рассказывается о том, как на редакцию напали члены черносотенного общества "Память", и получила статус политического беженца. Живет в Детройте. Сам объект нападения находится здесь.

Последний брак, в отличие от предыдущих, оказался "затяжным". Мы живем с Мариной вместе уже двадцать лет, и я ни разу об этом не пожалел. К тому же, согласитесь, обременительно жениться до бесконечности. Тем более если у тебя в жизни есть и другие дела.

Я не очень боюсь признаться, что изменял предыдущим женам. Иначе как бы женился на последующих? Запомнился вычитанный когда-то разговор двух молодых людей из окружения Пушкина. Один предложил другому пойти в "дом свиданий". Второй шокирован: как можно, у меня есть жена. А первый возражает: у меня, мол, в доме есть повар, но это не значит, что я никогда не питаюсь в ресторанах.

В каждой семье все по-своему. Теперь уже я твердо знаю, что семейное благополучие - не в отсутствии проблем. А в умении решать их наименее болезненным образом.

Марина - хороший журналист, получала премии Союза журналистов. Она идеальный редактор, и если бы я был в состоянии работать с женой... Но это невозможно. 

Газеты

К журналистике я приобщился рано. Работал в многотиражках "Московский водник", "Знамя труда", "Литературной России" - органе Союза писателей России. Очень хорошо помню, как начинался рабочий день в редакции. Все время: пойдем по сто грамм, пойдем еще...

Я ушел на телевидение из "Московского комсомольца", где проработал 13 лет. Когда появился в "Московском комсомольце", это еще отнюдь не была такая сверхпопулярная газета - лимитированный тираж и самый низкий гонорар в России, на уровне районной газеты.

"Московский комсомолец" по жанру относится строго к таблоидной прессе. Но в свое время был выдвинут лозунг (и, кстати, он был мой): "Лучше желтая, чем бесцветная!". Ведь можно быть "желтой" газетой, но никакой!

"МК", наверное, оказался первым изданием, которое откровенно заявило о себе: "Да, мы бульварная пресса!" Еще не было "Экспресс газеты" и всех прочих. А вот когда они уже появились, возник вопрос: что, собственно, есть еще в "МК", кроме "желтизны"?! Потому что "Репубблика" тоже "желтая" газета, но вместе с тем она умудряется быть очень авторитетной.

Из "МК", на мой взгляд, эта авторитетность ушла, осталась по преимуществу "желтизна". 

...Когда я решил уйти на телевидение, Гусев, последний редактор "МК", спросил меня: - Зачем тебе это надо? - и потом сказал одну фразу, которая почему-то запомнилась, хотя остальные уже стерлись: - И вообще, знаешь, пожилой еврей в кадре...

Моя теща от предыдущей жены говорила мне: "Лева, что это вы уходите от моей дочери? Поверьте, все женщины одинаковы". Я позволил себе усомниться и до сих пор считаю, что прав. Так же и с работами - много хороших, разных и интересных. А я вообще не однолюб.

Телевидение

На телевидение я попал случайно. Я был уже в зрелом возрасте и меня привел туда Дмитрий Дибров. Он тогда был главным режиссером четвертого канала и позвал меня делать информационную программу с нуля. Называлась она "Времечко».

От нас не требовали немедленного результата, высоких рейтингов, а позволяли как-то понять себя и ситуацию. Сейчас с первой же программы от вас ждут сумасшедшего эффекта, и это очень сковывает. Ведь сразу ничего не бывает. Все проходит через неудачи.

Журналисты часто спрашивают, почему сняли тот проект, почему этот. У меня уже накопилась целая коллекция разных мотивировок. Она как коллекция бабочек. Среди них есть экзотические, а есть и попроще. Например, программу "Старый телевизор", как мне объяснили, сняли потому, что она не "спонсороемкая".

А закрывая программу "Иванов, Петров, Сидоров", Сергей Благоволин, бывший председателем Гостелерадио, сказал, что он вообще не понимает, что такое народные новости. Не знаю, говорил, такого жанра. И снял передачу. Потом и его сняли тоже. 

Но телевизионная жизнь похожа на жизнь вообще. Люди умирают разные - и плохие, и довольно талантливые. Не всегда от старости и в своей постели.

Вообще за всеми этими событиями скрываются свои тенденции. Закончился определенный исторический период - период опьянения от либеральных завоеваний, период свободы и демократии в нашей стране. Вместе с ним закончился период определенных передач. "Времечко" и "Сегоднячко" в лучшие свои времена всегда были социально ориентированными - реально помогали людям, выходили с оппозицией властям.

Раньше корреспонденты этих программ спокойно заходили в главную прокуратуру и им давали объяснения, а теперь - нет.  Сейчас вся информация на ТВ снова берется под жесткий контроль, поэтому наступило время других программ. Времечко "Времечка" кончилось.

Для публичного человека очень важно вовремя уйти: не надоесть, не перекормить своей персоной. У меня на телевидении много могущественных знакомых, но я им себя не навязываю. Своей манерой я не совсем вписываюсь в сегодняшний эфир: не могу вести конкурс "Угадай мелодию", судебные телешоу, кого-то судить, раздавать оценки, укорять и клеймить. Не могу вести политические передачи, потому что политика в сегодняшнем виде вызывает у меня скуку.

Меня интересуют люди сами по себе, я человек, который не столько говорит - сколько слушает, заводит беседу. Именно слушает, а не молчит. Считаю, что нужно создавать атмосферу, при которой собеседник раскроется. Современные ведущие довольно напористые и совершенно непонятно, зачем они приглашают гостей, они могли бы и без них спокойно обойтись - разговаривать сами с собой. 

КУЛЬТУРА КАК ПОЛЕ БОЯ

Многие понимают культуру как развлечение, а на самом деле, культура - это поле боя. Судьбы мира решаются часто именно на таких полях сражений - формальных или неформальных. У нас культура на информационном пространстве представлена в основном одноименным телеканалом.

Он транслирует спектакли, оперы и балеты, но все равно какой-то неживой, оторван от настоящей действительности. Передачи, как жуки на булавках. Я считаю, что такое отношение к культуре формируется отношением общества. Ведь мало кто хочет бороться. Если бы все было так просто, то Пушкин бы не погиб на дуэли, Маяковский дожил бы до 90 лет, а Есенин увидел бы своих внуков.

Страна

Работа в газете была связана с разъездами. Нас постоянно посылали в глухие места, в так называемую глубинку. Я объездил всю страну, начиная от Южного Сахалина.

Когда меня исключили из института за все сразу, почти без права восстановления, то сказали, что есть единственный шанс: - Привезешь характеристику с комсомольской стройки, мы тебя восстановим.

И я поехал в Ачинск на строительство алюминиевого комбината. Выдержал только семь месяцев плотником-бетонщиком самого последнего разряда. Потом отвалил опять в Москву, еле хватило на билет, двое суток ел один хлеб. Соседка по купе, приличная женщина, смотрела на меня с ужасом.

В конце шестидесятых появилась дилемма: уехать или нет. Но моя мать всегда говорила: Россия, родина. К тому же отчим у меня русский. В общем, не хватило у меня мужества уехать одному.

Я еврей с чисто славянскими привычками: ем не вовремя, не занимаюсь своим здоровьем, много курю. Но чтобы остаться евреем, я не уехал в Израиль. Потому что там ты сразу становишься большинством. А еврей не может быть большинством. Ощущение исключительности, что ты не такой, как все, там сразу исчезает.

А вот мой сын уехал. Сначала в Израиль, потом в Штаты. Мне его очень жалко, у него в большом смысле нет родины. Он прошел несколько стадий. Начинал как ортодоксальный еврей. У него это не получилось, сейчас занимается мелким бизнесом.

Я изъездил Европу почти всю. Любопытства к загранице уже нет. Хочется назад, в Россию. Стало понятно, что и Россия больше, чем Россия. Что-то очень важное. Гораздо более важное.

РАЗОЧАРОВАВШАЯ МЕЧТА

Я всю жизнь мечтал быть пенсионером, потому что в советской стране пенсионерам было хорошо: они могли не работать, а только деньги получать.

А когда им стал, то оказалось, что на самом деле, пенсионером быть плохо. Пенсия моя - шесть тысяч семьсот рублей. Если бы я принес эти деньги своей жене, она меня бы выгнала из дома. Поэтому приходится работать, хотя и не всегда хочется. 

Журналистика и медиарынок

№ 4, 2010