Журналистика и медиарынок

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Оценка пользователей: / 18
ПлохоОтлично 

ГИТЛЕР ДАВНО НА ПЕНСИИ

 

…Старым, вручную выкованным гвоздем, молчаливый старик выбивал буквы. Тук. Тук. Тук-тук. Проступили слова, и он прибил жестянку на старый тополь. Его мощные ветви поднимались по бокам и делали дерево похожим на викинга. Бугрилась толстая кора, вековые трещины-морщины прорезали ствол. Тополь в эту землю посадил дед молчаливого старика.

 

Кладбище деревни

Летом к тополю пришли люди. Они прикасались к буквам, выбитым стариком: «Здесь была деревня Кукары. 170?—1971». Ржавая жестянка была единственной реально осязаемой памятью о деревне детства.

Пережившие войну Кукары умерли в семидесятых, а спустя три десятка лет поседевшие дети деревни шли по своей бывшей улице, и разросшиеся без догляда сирени приветливо кивали им. Они съехались на родину отовсюду, специально отпуска подгадали для встречи со своими деревенскими, с земляками.

— А помнишь? Помнишь? — слышалось отовсюду. Кукарцы вспоминали о том, как всей деревней возили июльское сено с заречных лугов, вспоминали, как однажды на доярок у самой фермы напал волк, как ребятишки в ранних сумерках шли на лыжах в школу в соседнюю деревню Бураши за девять километров от Кукар.

Бывшие жители  вспоминали свои дома. Они стояли у едва приметных, затянутых крапивой ям. Когда-то каждая из них была подпольем дома. Туда ставили банки с вареньем и солеными грибами, туда же прятали бабы свежую бражку, а отсеки засыпали свежей картошкой под самый пол…

Люди гладили руками траву, с любовью трогали старые гвозди, вбитые еще их отцами в истлевшие ныне амбары и ворота. Выкапывали сельчане вишенки, юное потомство тех старых вишен, что помнили их босоногими розовощекими детьми…

Я тогда ушла к реке, в крапиву. Не могла смотреть на бродивших по кладбищу деревни людей. Может быть, именно в тот день я решила писать о деревнях. О бывших и еще существующих.

Экспедиция районной газеты

В 2002 году редактором «Сельской трибуны» вновь стал Николай Павлович Астафьев, на десять лет уходивший из журналистики в фермерство. Видя мой интерес к краеведению, предложил проект «Экспедиция районной газеты».

Взяв карту нашего района, мы отметили на ней все пограничные населенные пункты, таковых оказалось три десятка. Еще многолюдные большие деревни и маленькие, доживающие век со старухами-вдовами, опоясанные полями, заросшими молодым березовым леском.

Первая экспедиция началась с самой отдаленной от райцентра деревни Салья. В ней живут коренные удмурты, промышляющие пчеловодством, охотой, собирательством. До райцентра из Сальи доберешься лишь на перекладных: четыре километра пешком до села Саринка, затем двенадцать километров на груженом лесовозе до поселка Чернушка, а оттуда, да и то в определенные дни, на автобусе к нам, в Кильмезь.

Салья оказалась деревней долгожителей. Старики-удмурты рассказали историю ее возникновения, показали, где в конце девятнадцатого века их деды копали руду для металлургического заводика, работавшего в сотне километров от деревеньки.

Татарская деревня называлась Волга. И жители ее с любовью рассказали о том, что пришли в глухие кильмезские леса с берегов великой реки. А поскольку реки рядом не было, назвали Волгой деревню в тайге.

В деревне Дурга жители говорили на трех языках: русском, татарском и удмуртском. Поведали, что название деревни произошло от имени индийской богини Дурги.

Поначалу в эту версию я не поверила, но почти все жители имели сходство с индусами: смуглые, большеглазые, пышноволосые… И богиня с таким именем нашлась в мифологическом словаре.

От деревни к деревне я «подсаживалась» на заданную тему и вскоре заболела «Экспедицией» хронически. Пришлось зарываться в архивы, писать запросы, собирать старые фотографии, документы, обращаться в Казанскую и Вятскую епархии, к которым принадлежали когда-то деревни и села нашего района.

Тронутый пласт  народной культуры оказался т-А-А-А-ким богатым и неисчерпаемым, что я расстроилась. Хотелось объять все, запечатлеть каждую мелочь! Но рамки газетной полосы заставляли часть материалов складывать в ящик стола. Из того ящика начался мой личный краеведческий архив и домашний музей. Теперь, отправляясь в очередную деревню в рамках «Экспедиции», брала с собой и видеокамеру.

Стариков-старожилов, ветеранов войны и труда писала на видео, используя затем этот материал для газетных публикаций и для районного архива. Десятки фронтовиков, ныне уже ушедших в мир иной, оставили на тех пленках память об их легендарной эпохе.

Порой из экспедиций привозила вещи. Солнечной осенью в деревне староверов Черпа падал дом. Его обитательницы, сестры Анастасия и Антонина, согбенные старухи-фронтовички, вязали узлы. Плакали, готовясь покинуть дом, поставленный в конце девятнадцатого века их тятей. Именно так трогательно эти девяностолетние дочки называли своего отца.

В наш редакционный уазик сестры тогда затолкали все, что им хотелось сохранить. Деревянный фонарь, выточенный отцом, с ним они десятки лет шли к скотине или спешили на вечерку в другой конец деревни. Точенные махонькие колодки, по которым отец валял для своих девочек валеночки.

Аккуратно положили на сиденье резной переносной сундучок, с которым местный поп еще до революции ходил соборовать больных и крестить народившихся. А еще сунули поразившую меня, разукрашенную красками прялку. С серпом и молотом!

Все эти уникальные вещи, а взяли мы лишь десятую часть предложенного, привезли в музей. И теперь вещи из редакционной «Экспедиции» находятся в районном краеведческом музее. Они живы, служат людям, хотя деревня, из которой мы их привезли, умерла. Живет там один чудак-охотник, да и то лишь зимой.

В кабинете в Балтиморе

Во время командировок по району я писала и о тех селах, где когда-то стояли православные храмы. Неохотно рассказывали старики о разрушении церквей, но как, оказалось, цепко помнили имена всех богоборцев. Осторожно, как непрочную шелковую нить, слово за словом я тревожила их память.

И морщинистые бабки, словно на исповеди, говорили о сокровенном, о том, что лежало грузом на душе десятки лет, ограждаемое печатью безмолвия еще со времен сталинских репрессий.

И вот параллельно с «Экспедицией» в газете появилась рубрика «Из истории кильмезского православия». Срабатывал эффект домино! Узнав историю одной деревенской семьи, вдруг находила продолжение, к примеру, в Польше. Или на Алтае, в Сибири. Из воспоминаний и встреч всплывали все новые факты. И это было удивительно!

Экспедиция дала возможность родиться неожиданным, интересным рубрикам. Например, такой «Прозвище — второе имя».

Веками повелось, что все деревни в Кильмезском районе, да и жители их, носили и по сей день носят прозвища. Жителей Троицкого называют «лепешечниками», а тех, что жили в деревне Красный Яр, — «буйными ветрами», жителей Ключей кличут «налимами».

А прозвища какие! Приехала с «Экспедицией» в деревню Астраханово, здесь всех жителей «морянами» и сейчас зовут. Прозвище оттого, что мужики век назад плоты с древесиной до Астрахани гоняли. Глава администрации посоветовала к интересному старичку обратиться, дескать, знает столько всего…

Пришла в деревню. Спрашиваю:

— Где Николай Игнатьевич Осетров живет?

— Нет у нас такого!

— Да прозвище у него…

— А, Гитлер! Вон его изба.

— Дома ли? Может на работе?

— Ты чё?! Гитлер давно на пенсии!

Ну скажите, где еще такое услышишь?! Много мне интересного тот Гитлер про историю деревни поведал, а имя свое второе в детстве, во время войны получил. Все мальчишки красными командирами быть хотели, а его Гитлером «назначили». Так и прикипело на всю жизнь.

Целый год жители района писали в газету материалы о прозвищах. У нас даже тираж вырос! А ведь родилась рубрика случайно, во время очередного сбора информации для «Экспедиции районной газеты».

Почти шесть лет длилась моя дорога по окраинным населенным пунктам района. Десятки деревень объехала я за эти годы.

Некоторые из деревень, описанные в краеведческих материалах, уже умерли…

Как Кукары, на встрече жителей которой мне однажды довелось быть.

Материалы газеты послужили школьникам при подготовке краеведческих рефератов. Читатели разослали нашу «Трибунку» тем, кто давно покинул родные края. Так наша «Экспедиция» оказалась в Америке. Позвонил мне бывший житель села Бураши. Плакал, говорил, благодарил, вспоминал. Написанное о деревне детства поместил в рамку, теперь она украшает его кабинет в Балтиморе.

Завершилась «Экспедиция районной газеты» осенью 2008 года. Редактор предложил собрать всех героев наших публикаций. Попытались, было, но… Старики умерли, а тем, кто моложе, пока не до того, кризис захватил: спасайся, кто может…

Когда-нибудь на основе собранных и опубликованных в «Сельской трибуне» материалов я постараюсь написать книгу. Книгу о земле, которую все приезжие называют провинцией, а мы, коренные кильмезяне, величаем ласково — Родина. 

P/S. Сейчас я планирую начать цикл материалов «Мой род». Пусть люди расскажут о своем прошлом, вспомнят основателей фамилии, поведают землякам о том, чего достигли представители того или иного рода.

Подобная республиканская программа есть в Башкирии. Возможно, и у нас приживется.

Автор — заместитель главного редактора газеты «Сельская трибуна» (п. Кильмезь, Кировская область). За цикл статей «Экспедиция районной газеты» ей присуждена премия Союза журналистов России за 2008 год. Данный адрес e-mail защищен от спам-ботов, Вам необходимо включить Javascript для его просмотра.

"Журналистика и медиарынок",

№ 3, 2009.





 

ЖУРНАЛИСТИКА И МЕДИАРЫНОК: НАШИ АВТОРЫ

Сергей Мельник, газета «Ставрополь-на-Волге», Самарская область
Здесь, в издании для сельчан и не желающих «отрываться от земли» горожан, я сделал приятное открытие: нигде, ни в каком мегаполисе, не ждут и не читают местную газету так, как на селе. И это греет душу и прибавляет веры, что твой «скорбный труд и дум высокое стремленье» кому-то интересны и нужны.