Журналистика и медиарынок

Это такие три очищенные в нашем мозгу категории, они часто пересекаются, иногда взаимообратимы, это — эпохи разума, эпохи безумия и эпохи неразумия. Если придерживаться этой циклической модели, то легче будет установить, чем мы сейчас болеем и чем мы недовольны.

Журналистика как профессия родилась и может полноценно существовать только в эпоху разума. То есть это порождение просвещения и она может существовать только в просветительской парадигме.

Она, наверное, может сохраняться в качестве некоей технологической писанины и в эпохи безумия и даже неразумия, но живительным контекстом является человеческий разум и установка на просветительство.

Поэтому, если болеет журналистика, это первый показатель того, что у нас идея просвещения находится в существенном кризисе. Почему это происходит? Это как раз самый интересный вопрос. Действительно, журналистика родилась вместе с эпохой просвещения в разных формах.

Первая журналистика — это, строго говоря, горизонтальный обмен информацией между заинтересованными лицами, в первую очередь по поводу бизнеса. То есть это биржевые сводки, котировки и так далее.

Богатые люди начали вскладчину создавать эти горизонтальные связи, действуя помимо вертикалей государственных, магистратских и так далее. На этой почве зарождается горизонтальный свободный обмен информации, тот, который впоследствии и порождает профессию журналиста как такового.

Вольтер, когда он жил в Швейцарии, регулярно снаряжал экспедицию, и на 2—3-х ишаках через горы во Францию в тюках доставлялась его публицистика. Какие-то заметки предназначались для начинающихся газет, что-то шло в более объемные журнального типа издания, что-то — была переписка с друзьями и так далее.

Сам Вольтер называл все это в буквальном переводе с французского «крысомором». Он так и писал — «Посылаю два тюка крысомора, чтобы гадина окончательно подохла».

Гадиной он, как известно, называл тогдашнюю французскую абсолютистскую и клерикально-католическую государственность.

Вот эта оппозиционная, диссидентская линия также стояла у истоков журналистики как профессии. Строго говоря, этим ремеслом люди по-настоящему начали зарабатывать где-то в ХIХ веке. У нас в России этот процесс еще опаздывал. Ни одно серьезное издание, за исключением тех, которые финансировались из бюджета, не выживало.

Как только «Современник» стал рентабельным, так Чернышевского сразу посадили.

Издания, которые существовали на деньги подписчиков, а не спонсоров, во всем в мире, и в Европе, и в Америке, до середины ХХ века тоже не могли выжить на деньги, так сказать, общественности. Поэтому для меня тезис о некоторой свободе прессы достаточно относителен. За все кто-то должен внести свои средства.

Что я называю эпохой безумия? Эпоха безумия — это некоторая болезнь разума, это шоковое приподнятое состояние, когда голова, казалось бы, очень серьезно работает. Но не в ту сторону. Эпоха безумия могла трансформироваться в самые различные формы. Это социальное безумие русского большевизма, это национальное безумие гитлеровского нацизма, случается корпоративистское безумие и т.д.

Кстати, в эти моменты очень часто к власти приходили бывшие журналисты, потому что именно в безумную эпоху оказывались в авангарде раскачки общества. Это и Ленин, и Троцкий, и Муссолини. Очутившись наверху ситуации, они полностью себя выключили из журналистского сословия.

Однако здесь взаимоотношения гораздо более серьезные, чем кажется на первый взгляд. В наше время цивилизации удалось за счет некоторых механизмов понизить градус бурной социальной, в первую очередь низовой активности, за счет чего безумие выродилось в неразумие.

Народ перестали мобилизовывать для осуществления какой-то социальной утопии, людьми начали манипулировать для того, чтобы они сидели относительно тихо. Журналистика в условиях общественного неразумия теряет свой статус.

Потому что манипуляторы — это совсем другая профессия. Здесь нужны вертикальные связи, здесь нужна дозированная информация и места свободным горизонтальным, по-настоящему журналистским связям не хватает.

Каждый из нас сегодня стремится поставить диагноз современной эпохе. Что это? Конечно, эпоха просветительства давно в прошлом. Хотя не все так просто. Помните, как у нас расцвела публицистика и журналистика, связанная с пропагандой науки в советский период?

Это на фоне некоторого общественно-политического безумия уже в более такой смягченной фазе, выросла субкультура общественного разума. Но, правда, не в социальной, не в политической области. Это был культ науки, достижений техники, полетов в космос и так далее. На этом журналистика могла жить.

Сейчас во всем мире нарастают процессы нового общественного неразумия, нового средневековья, как его назвал Бердяев в свое время. Если человек не хочет просвещаться, то неизбежно деградируют и те общественные профессии, которые призваны людей просвещать.

Это случилось и с наукой о политике. В России явно скукожилась сама политическая сфера. Как можно заниматься политологией в ситуации, когда практически нет политики?

Вот так же и с журналистикой. Каждая профессия должна возвращаться периодически к своим истокам, к той аутентичной своей питательной среде, которая делает эту профессию действительно общественно нужной, необходимой и состоятельной во всех смыслах.

Думаю, единственный шанс для преодоления кризисных явлений в журналистике — это возвращение некоторого интеллектуального плюрализма, плюрализация самих политических отношений.

Тогда возникают разные политические субкультуры, очень разные, но которые могут находиться в конкурентных отношениях, в том числе в конкуренции на информационном поле. Это всегда поле очень серьезной интеллектуальной борьбы.

Так вот создание такого плюрализма, создание среды нового просветительства, в которой только и может существовать журналистика, на мой взгляд, это и есть профессиональная задача как журналистов, так и всей гуманитарной среды, которая переживает серьезный кризис.

Алексей Кара-Мурза, заведующий отделом политологии института философии Российской Академии наук.

"Журналистика и медиарынок", № 6, 2009.