В школе я плохо запоминал стихи, за исключением Есенина и Маяковского.
Однажды обманул учительницу, зачитав под видом произведений официального советского поэта песни андеграундного тогда Андрея Макаревича.
Играя в рок-группе, сутками подбирал неуклюжие рифмы для сочиненных с друзьями ритмов.
Став редактором, регулярно подвергался нападениям местных поэтов.
Получаю как-то от мэра записку. В ней одно слово — «Опубликовать!». Отвергнутый творец получил силовую поддержку. Он, кстати, был депутат, и даже на заседаниях норовил выражаться стихами.
Пытаясь обуздать буйную силу, я создавал при редакции клубы поэтов. Там тотчас начинали клубиться интриги и склоки. Выдвигал ультиматум — за публикацию — десять подписок. Натиск ослабевал ненадолго.
Мы зарабатывали на публикации чет¬веростиший к праздникам и дням рож¬дения и не переставали удивляться.
Откуда в народе дикая страсть?
Может, стихи — это разновидность шаманства? Сочинил-прочел — и делай с тем, кто услышал, что пожелаешь. А может, все эти декламаторы точно знают, что «поэт в России, больше, чем поэт»?
Советская власть тоже хороша. Убедила, что шинель былинника-баснописца каждому по плечу. С ней был ка¬тегорически не согласен знаменитый кубанский поэт Иван Варрава, с которым мы когда-то вели разговор о поэзии.
— Поэт рождается один на миллион, — рубанул, едва не расплескав содержимое граненого стакана. И доказал. Мы вышли на улицу, рядом была дежурная часть. Спустя несколько минут строй пожарных, облаченных в шлемы и фор¬му, ел глазами поэта.
Кто судьи? Народ может назвать гением того, кого критики сочли графоманом.
ДВА личных вывода из романа с поэмой.
Поэт почти никогда не бывает хорошим редактором. Слишком разные это сферы.
Второй. В засушено-замороженном содер¬жании многих местных газет стихи графоманов теперь единственные ростки жизни.
|
Владимир КАСЮТИН
|
|
"Журналистика и медиарынок", № 03, 2014 |